Балабанов идёт. По белградскому Калемегдану, побывав на фестивале Кустурицы «Кустендорф», по извилистой Костроме, выбирая локации для свежей картины «Мой брат умер», по заснеженной Шексне, снимая «Я тоже хочу». Движется по направлению к персональной колокольне счастья, прекрасно зная, что жить осталось совсем немного, недавно чётко и прямо сказали: «Скоро оторвётся». Он говорит чудовищно мало — слова в этом мире почти ничего не значат; позволяет себе улыбаться только вне лишних глаз — свои, родные и безопасные, найдены; почти никогда не оборачивается — вернуться нет никакой надежды. Да и за спиной стоят те, которым скоро станет горше всех. Те самые свои.

Три героя, три одинаково важных эпизода, три стороны треугольника. Первая часть — фильмы, точнейший киноведческий разбор, где хватает места и хрестоматийным проходкам, и разговору о феномене Данилы Багрова, и рассуждениям о детях (после этого эссе, кажется, зритель обязательно побежит смотреть то, чего не видел, и пересматривать то, что смотрел давно и урывками, с совершенно иной оптикой). Вторая — сам Балабанов, погружение в съёмочный процесс «Я тоже хочу», оказавшись внутри которого ещё раз убеждаешься, что у него в голове всякий фильм уже был снят: он знал всё — от цвета штор в комнате до вида шурупов на ножках столов. Третья — родные и близкие. Наблюдение за теми, кто остался, когда он ушёл, часть с невероятно ёмким названием «Горе». 

«Колокольня…» Любови Аркус — удивительный пример кино о человеке, которого уже нет с нами, напрочь лишённый пафоса, громких слов, пылких и часто неубедительных заявлений на тему «чтобы помнили». Это настолько личная и камерная история, что в какой-то момент хочется просто выйти из зала: слишком живо и открыто происходящее. Практически каждый, кто появляется в кадре, знает, к чему всё неизбежно идёт. Каждый искренне пытается помочь: походами к врачам, разговорами, поездками, побегами в детство. Каждый верит. Самое пронзительное: Аркус и операторы здесь не просто наблюдатели. Это друзья, которые сквозь боль, слёзы и горечь должны и обязаны документировать дни, фиксировать события, снимать хронику ухода. Без права вмешиваться в сценарий, написанный кем-то свыше.

Балабанов не только снимает кино, но и играет в шахматы, не только работает над текстами, но и помогает сыну написать сочинение (в совершенно потрясающей по силе и юмору сцене), не только обсуждает проекты, но и живёт своей жизнью. Не бескомпромиссный режиссёр, но нежный человек, каким мы не привыкли его, автора «Брата» и «Груза 200», видеть. А она всегда идёт где-то рядом. За спиной, в нескольких шагах, готовая в любой момент укутать, подсказать, помочь, протянуть руку, улыбнуться. После многочасовых съёмок, в длительных перелётах, во время посиделок с друзьями и знакомыми. Спокойная, но удивительно сильная, размеренная, но боевая. Та, которой будет хуже всех, — Надежда Васильева, Надя, супруга режиссёра, соратница и замечательный художник. Изо всех сил старающаяся поддерживать, из последних — вырваться из горя, из этой жуткой трясины, засасывающей с каждым днём. Когда так больно, что не хватает слёз, когда всё происходит на автомате, когда пытаешься прятаться за бытовыми делами, но чувства сильнее, когда искренне не понимаешь, почему же до сих пор никто не придумал методичку на всякий подобный случай. На всю оставшуюся смерть. Думается, фильм запросто мог бы назваться «Надя и Алёша», настолько они важны и нужны друг другу и настолько едины. В горе и в радости.

Дни летят, плёнка идёт, русская дорога бесконечна. Когда смотришь эту ленту, могут появиться вопросы, замечания, даже претензии: мол, почему такой тайминг (а как убрать из ленты о дорогом человеке то, что считаешь важным?), почему так, а не иначе, почему рассказали об этом, умолчав о том. Но «Колокольня» — уникальный случай, когда все они исчезают после титров, отваливаются от тебя, как ступени космического корабля, знающего, что дороги назад нет, тают, как мир в песне группы «АукцЫон». Остаются лишь благодарность, светлая печаль и понимание, что Балабанов шёл, шёл, но не ушёл. Он тут, рядом, что-то придумывает, пишет, ищет морозные места посреди нашей необъятной Родины, где снег есть в любое время года. Как у Николая Коляды в пьесе «Землемер»: «Была в России зима, а он — жил». Вернее, зима — есть, а он — живёт.

Автор - Катя Нечитайло