Юрий Ревич — российский скрипач. В свои 28 лет Юрий успел выступить в Карнеги-холле и Ла Скале, основать свой международный концертный цикл и дважды получить премию Молодой Артист года — в 2015 по версии International Classical Music Awards и в 2016 по версии ECHO Klassik. 12 декабря совмество с Максом Эмануэлем Ценчичем Юрий выступит на «Декабрьских вечерах Святослава Рихтера» — в программу войдут произведения Генделя, Тартини, Джеминиани и других композиторов XVII века. Макс Ломаев поговорил с молодым скрипачом о путешествиях, доступности искусства и о том, что классическая музыка — это не скучно.
Добрый день! 12 декабря вы выступаете на «Декабрьских вечерах Святослава Рихтера». Идея проекта — совмещение музыки и живописи, в этом году он посвящен Томасу Гейнсборо. В этой связи вопрос — какие, на ваш взгляд, стилистические особенности связывают музыкантов и художников того времени?
Я думаю, связь между художниками и музыкантами была, есть и всегда будет — потому что это формы искусства, стилистически очень близкие друг к другу. Я занимаюсь этим уже несколько лет здесь, в Австрии, и в других странах, и мой девиз — «Мы слушаем картины и видим музыку». И одно, и другое абсолютно вдохновляет, одно без другого сложно представить. Композиторы всегда вдохновлялись природой, произведениями искусства — так же художники вдохновлялись музыкой, а потом приходили и начинали рисовать.
Какие английские композиторы эпохи XVII-XVIII века вам самому интересны и близки?
Конечно, есть много композиторов, которые не особо известны и заслуживают должного внимания, но на этом концерте мы будем играть музыку Генделя. Гендель – это музыка, которая во все времена и эпохи остается актуальна.
А если как раз говорить о менее известных — помимо Пёрселла, Генделя, Бриттена?
Мне, если честно, более близка итальянская музыка в этом плане. Итальянская или немецкая. Что-то ближе к Биберу, или Джеминиани, или, например, к тому же Качини.
Меня удивил тот факт, что Гейнсборо никогда не покидал пределов своей страны. Гендель же, наоборот, очень много путешествовал, да и у вас список выступлений охватывает солидную географию. Как вы думаете, географическое перемещение важно для художника, или это не влияет на творчество?
Мне кажется, здесь есть два варианта. Первый — это когда художник находит вдохновение в каждом углу своего дома, своей улицы, своей страны — тогда он может сидеть десять лет у себя дома и вдохновляться своим столом или любимым предметом, найти вдохновение в каждой пылинке. Это возможно. А есть люди, которые должны все время находиться в движении, которые должны постоянно открывать для себя что-то новое в других местах и искать вдохновение в экзотических странах — многие художники путешествовали на Таити, туда, где есть что-то неожиданное. Это скорее зависит от персонажа.
А лично вам важно перемещаться?
Абсолютно. Я ищу вдохновения везде и постоянно. В любом случае, путешествия — это и так часть моей работы, и я должен был бы передвигаться, даже если мне бы это не нравилось. Но я очень люблю путешествовать и открывать для себя новые страны и новых людей. Естественно, что мне не нравится — так это ждать в аэропортах (Смеется).
Возвращаясь к нашей эпохе: поводом для создания Оперы знати послужило то, что на премьеру «Деборы» Гендель поднял обычную цену на билеты и отказался допускать в театр по годовым абонементам. Сейчас мы тоже нередко сталкиваемся с очень большими ценами на билеты. Как вы считаете, это вынужденная мера, фильтр, или такой расклад несправедлив и искусство должно быть доступным?
Я считаю, что искусство должно быть доступным каждому человеку. Это очень большая проблема во всем мире, что цены на билеты, особенно на концерты классической музыки, иногда просто запредельные. И потом многие удивляются, почему молодые люди не ходят на концерты или в оперу, но посмотрите на цены билетов — люди, которые учатся, не могут столько денег потратить на билет. Поэтому сейчас становится все больше программ, которые предлагают специальные цены для студентов, но это всё равно актуальная проблема. По-моему, Анна Нетребко сказала в одном интервью, что опера считается эксклюзивным искусством — и она должна таковой оставаться. Но, на мой взгляд, то, что это высокая форма искусства — не значит, что она недоступна никому. Потому что искусство — абсолютно универсальный язык.
А есть какая-то эпоха в прошлом, в которой вам хотелось бы жить?
Я бы с удовольствием посетил абсолютно все эпохи. В том числе, кстати, чтобы понять, почему у нас меняется сейчас климат. Что мы сделали не так. Но при этом мне нравится жить именно сейчас.
Буквально на днях, 7 ноября, вы играли на открытии дней еврейской культуры в Берлине. В группе в Facebook этот концерт назвали «вечером с большим количеством "русской души"». Для вас, я так понимаю, эта тема важна — вы выпустили альбом «Russian soul», даже говорили, что ваша главная миссия — знакомить мир с русской музыкой. И всё-таки — в чем для вас эта русская душа, как она выражается в музыке, в менталитете и в искусстве?
Для меня особенность русской души в музыке — это искренность. Естественно, хочется познакомить мир с неизвестными произведениями Скрябина, Балакирева, Глиэра, Хандошкина, который вообще был русским Паганини и основоположником русской скрипичной школы. С такими людьми, которых никто здесь не знает, но когда люди это слышат — «Ого, мы должны обязательно купить ваш диск или скачать онлайн, мы хотим больше узнать об этом композиторе!». Конечно, я общаюсь с публикой и рассказываю больше про этих композиторов.
Продолжая тему современности: как вы думаете, какие процессы происходят в музыке с открытием массового к ней доступа, с революцией, которую начал iTunes? Насколько эти процессы ускоряют развитие или, напротив, уничтожают музыку?
Это точно не уничтожает музыку, это я говорю сразу. А так здесь есть 2 точки зрения: первая — это то, что артисты должны зарабатывать на своем труде. Сейчас в интернете все можно скачать бесплатно, и, конечно, это обидно для артиста, потому что это работа, в которую он вкладывает свое время, энергию, деньги и талант. С другой стороны, эта массовая доступность помогает классической музыке жить дальше. Потому что сейчас почти все доступно массово — почему музыка не должна быть доступна? То же самое — люди спрашивают, почему мы должны пользоваться социальными сетями. Но 200 лет назад это была пропаганда слова, потом появились газеты, радио, телевидение, сейчас — социальные сети и интернет, через 2 дня, может быть, будет какая-то другая информационная революция. Так что музыка, как любой вид искусства, должна идти в ногу со временем.
Вы сказали, что все эти средства делают классическую музыку доступнее. В одном интервью вы даже говорили, что раньше классические музыканты были рок-звездами своего времени. Как вы считаете, сейчас классическая музыка недостаточно известна, или занимает свою нишу и ей там хорошо?
Ну, каждая музыка занимает свою нишу. У фанатов хип-хопа это ниша хип-хопа, у фанатов электронной музыки — электронная музыка, и так далее. Но многие люди говорят, что они не любят классическую музыку, потому что она старомодна. На самом деле, когда они включают в Spotify плейлист для релаксиции, или смотрят фильм, где играет музыка — они же слышат классическую музыку. Так что, даже когда люди такое говорят — они все равно невольно слушают классику, и им нравится. Просто нужно представить ее в таком свете, чтобы молодые люди больше не думали, что это скучно. Это просто такой стереотип, который не имеет никакого смысла.
Мне кажется, сам этот стереотип уже постепенно уходит. А вы сами слушаете какую-то музыку, помимо классики?
Да, мой плейлист абсолютно эклектичен, и я всегда говорю, что нет плохого жанра — есть плохая музыка. Поэтому у меня в телефоне есть и электронная музыка, и поп, и рок, и, понятное дело, классическая музыка. Но все абсолютно равномерно. Джаз, босанова — из разных жанров что-то есть.
Вы играете на скрипке Страдивари 1709 года, это очень круто. Ваша прошлая скрипка, насколько я знаю, тоже была Страдивари. Однако сейчас технологии изготовления сильно продвинулись, и современные скрипки не уступают по звучанию. Вы предпочитаете скрипку 18 века из-за акустических свойств или из-за культурной ценности?
Ну да, опять отвечу двумя фактами. Здесь, конечно, и культурная ценность скрипки — то же самое, что у кого-то дома будет висеть Леонардо да Винчи, — так же играть на скрипке Страдивари. Просто потрясающе держать в руках что-то, что имеет такую историю, что-то настолько уникальное. И второй пример — что чувствуешь, когда ты на этой скрипке играешь, — это как если ты ведешь обычный автомобиль, а потом садишься на Ferrari или Lamborghini. Каждое небольшое движение — и они слушаются, у них другой звук мотора. Или как старое вино тоже. Это имеет свой уникальный звук, старинный тембр. Есть потрясающие современный скрипки, но у них такого нет.
Здорово, что у вас есть такая возможность. Возвращаясь к концерту: вы сказали, что в произведении Франческо Джеминиани, которое вы сыграете, на повторах исполнителю дается свобода импровизировать и добавлять собственную орнаментацию. Как вам кажется, импровизация исполнителя в искусстве имеет место быть, или всё-таки монолитность произведения, заложенная композитором, куда важнее?
Это заввисит от композитора, от эпохи, от стиля. В барочной музыке подразумевается, что при повторениях нужно импровизировать. Нужно добавлять свои оригинальные морденты, оригинальные гаммочки или оригинальные импровизации. Если этого не сделать — люди, которые разбираются в музыке, подумают, что музыкант ничего не понимает. Соответственно, в романтической музыке — с Брамса и у более поздних композиторов, — там импровизировать не нужно, потому что композитор прописывает изменения при повторении сам.
Вы играете на скрипке с 5 лет. Никогда не хотелось бросить музыку и заняться чем-то другим?
Я занимаюсь музыкой с 5 лет, и ни на минуту не хотел бросить. Это часть моей жизни, но заниматься чем-то дополнительно я постоянно хотел — и занимался. Я занимался рисованием, люблю снимать короткие фильмы, как хобби — писать сценарии к фильмам, организовывать различные мероприятия, где все формы искусств встречаются вместе в разных залах. Единственное – жалко, что в сутках всего 24 часа, так что стараюсь все успеть.
Ого, даже короткометражки снимали. Их можно где-то найти?
Да, на YouTube два коротких метра есть. И два ещё выйдут скоро.
Ходите ли вы на концерты, бывают потрясения? Не обязательно классической музыки.
Самое важное на концерте — это эмоции. И если что-то заставило плакать или смеяться — это здорово, а если ты выходишь с концерта без эмоций — значит, концерт провалился. Потому что даже если человек ошибся, сыграл или спел пару не тех нот, но притом это был эмоциональный experience («опыт, переживание» — прим.ред.) — для меня это значит, что концерт удался.
Можете назвать трёх самых больших композиторов из современников?
Уф, трёх… Их очень много. Из тех, кого я играл в этом году, я хочу отметить двух женщин-композиторов, это Лера Ауэрбах и Йоханна Додерер. Я думаю, что Лера Ауэрбах достаточно известна российской публике, Йоханна Додерер — это австрийская композиторша, мне очень нравится их музыка. А третий — это композитор, с которым я работал в июне, — Сергей Невский. С ним тоже очень интересно работать, у него очень экспериментальный, очень концептуальный подход к музыке. Можно даже сказать, научный подход.
Вы работали с огромным количеством выдающихся людей. Есть кто-то, кто больше всего запомнился, или, например, когда думали, что не сложится — а все получилось?
Для меня было очень большое открытие работать с балетом. Потому что я не ходил в балет, наверное, лет 10, и вот 2 года назад пошёл на спектакль здесь, в Вене — и был поражен, насколько это высокая, интересная и захватывающая форма искусства. И я начал работать с парой коллег из Венской оперы и из королевского балета в Лондоне. Конечно, эта комбинация потрясающей техники с высоким искусством, которая существует у балерин и балерунов — это очень вдохновляет и очень обогащает.
А свои концерты вы пересматриваете в записи?
Обычно да, но всегда долго откладываю, потом, накнец, нажимаю на кнопку «плэй» — и первые секунды прямо замираю, думаю: «Вот бы это было хорошо». Потом слушаю, понимаю — «Окей, все, вроде, получилось». И потом слушаю с удовольствием до конца. Конечно, каждый раз, когда я играю, я играю по-разному, это даже не работа над ошибками — интерпретация меняется в зависимости от того, где играешь, какой город, какая погода, какое настроение, какая публика. Кто-то чихнет — и малюсенькое явление может повлиять на интерпретацию и на чувство времени на сцене.
И последний вопрос, я его люблю задавать всем: мне сейчас 19 лет, я не особо понимаю, чем я хочу заниматься по жизни. Какой совет вы бы дали?
Мне кажется, самое важное – держать открытым кругозор и думать outside the box («вне рамок» — прим.ред.).
