С завидной регулярностью иммерсивные проекты начали вызывать недовольство зрителей. Кому-то неприятно, что его трогают и погружают в действие «насильно». Кому-то, что все происходит недостаточно жестко, и хотелось бы погружения куда более реалистичного и беспощадного. Кто-то вовсе попадает на псевдо-иммерсивные события и считает «иммерсивный» и «партиципаторный» театры — чем-то сродни аттракциону.
Чтобы попытаться определить границы зрительской свободы и свободы постановщиков, редакция «Вашего досуга» решила собрать круглый стол лидеров индустрии и обратилась к продюсерам и режиссерам ведущих иммерсивных проектов России. Ими стали:
Фёдор Елютин — импресарио и создатель одноименной компании, на счету которой российские показы иммерсивных и интерактивных спектаклей от ведущих мировых команд: Rimini Protokoll, Ontroerend Goed, Rotozaza.
Всеволод Лисовский — комиссар и основатель «Трансформатора». Именно он поставил спектакль «Неявные воздействия», а совсем скоро готовится собрать зрителей на одном из московских вокзалов и на двое суток увезти их в неизвестном направлении и с неизвестной целью в рамках спектакля «Сквозь / Скольжение по возможностям».
Саша Мун — продюсер «Театра Взаимных действий» — одного из самых психологически экологичных театров столицы, представившего в столице иммерсивные спектакли «Музей инопланетного вторжения» и «Правдивая и полная история Джека Потрошителя».
Олег Христолюбский — режиссер. На его эскизе по пьесе Дмитрия Данилова «Человек из Подольска» зрителям не понравилось, что их заставляли не только созерцать, но и пережить на себе тяготы полицейского допроса — их сковали пластиковыми стяжками, заставляли читать авторский текст, и выполнять указания артистов, иногда в излишне грубой форме. Театральное сообщество остро отреагировало на произошедшее. Тот случай стал первым знаковым обсуждений зрительских границ в России. Позже режиссер признал, что перешел черту и принес извинения. Сейчас Олег занимается изучением нетравматичного способа взаимодействия актёров со зрителем: как вести неподготовленного человека по истории, не заставляя его и сохраняя иллюзию свободы выбора.
Талгат Баталов — режиссер иммерсивного проекта «Зеркало Карлоса Сантоса», где зрители на входе подписывают расписку об отказе от претензий, могут оказаться в морге, а в финале всех «выживших» ждет пышное застолье.
— Обязательно ли иммерсивный и партиципаторный театры подразумевают телесное участие зрителей (чтобы их трогали, кормили, водили, завязывали глаза)?
Елютин: Необязательно. Обязательно то, что называется участие. Вот это обязательно. И человек, который приходит на любой, так называемый, партиципаторный, иммерсивный или интерактивный спектакль, должен понимать, что это будет выходить за рамки его привычного и обыденного опыта в театре. Он будет ходить, он будет сидеть на полу, возможно с ним будут разговаривать и от него будут что-то хотеть. Но он не будет выступать в качестве вуайериста, который сидит и через замочную скважину подсматривает, что там происходит, при этом оставаясь незамеченным. Здесь будет взаимодействие. И если человек, который приходит на такой спектакль, этого не понимает — это его ошибка. Пускай учит терминологию. То есть, когда человек приходит в театр, он же не приходит туда с тапочками и шапочкой для плавания. Каждый должен понимать, куда он идет. Если он понимает, он — молодец.
Христолюбский: Нет, не обязательно. Всё зависит от конкретных задач, которые ставят перед собой создатели.
Лисовский: Совершенно необязательно. Согласно принципам квантовой физики наблюдателя, свидетель фактом своего существования меняет ход события. Поэтому может быть иммерсивный спектакль со зрителями в роли свидетелей. Они конечно и в обычном спектакле свидетели, но там вне действия, а тут изнутри.
Баталов: Я не думаю, что иммерсивный театр обязательно подразумевает телесное участие зрителей. Можно придумать много всего разного. Но если говорить о том, что мы кормим зрителей, то это был совместный проект с Женей Кадомским. Он – ресторатор, поэтому наличие ресторана, и чтобы он был в спектакле, было очень важно. Поэтому это часть действия – обязательный совместный ужин, где зрители могут обсудить то, что с ними было. Ну и потом, мне кажется, что это все-таки вопрос контакта. Чтобы возникал какой-то контакт — это же желание зрителя, оказаться в таком театре, где с ними больше взаимодействуют. Поэтому, когда ты начинаешь придумывать какое-то количество взаимодействий, то тебе приходят в голову какие-то определенные манипуляции с людьми. Ну, например, у нас есть проезд на каталке, который тоже является большой частью этого погружения. Но можно придумать много всего разного, все зависит от идеи, я думаю так.
Мун: Совершенно необязательно. Но в иммерсивном театре сложились определенные жанры, они могут смешиваться, быть шесть в одном. Есть гастрономические спектакли, променады, спектакли-инсталляции, спектакли-инструкции и другие, названия которым либо не придуманы, либо я их не знаю. Многие из них site specific. В гастрономическом театре уместно накормить, в променад-спектакле зрителя нужно отвести. Я была однажды на инклюзивном спектакле Каролины Жерните, там 6 зрителей сидят на сцене, кто-то из них слепой, кто-то с завязанными глазами – эти шестеро смотрят спектакль ушами, кожей, вестибулярным аппаратом и т.д. Остальные 50 зрителей сопереживают им из зала. Но наиболее прогрессивной установкой для авторов иммерсивных и прочих спектаклей считается концепция «Эмансипированного зрителя» Жака Рансьера — концепция, призванная свободить зрителя от прямой передачи ему смысла произведения непосредственно от автора. Нет необходимости воздействовать на зрителя через чувственный опыт, телесное участие. Можно изменить обыденный ход вещей – встроив в повседневность перформанс (как Тино Сегал), написать спектакль-инструкцию, создать инсталляцию, где зритель мог бы свободно перемещаться, создавая свой спектакль у себя в голове.
В случае, когда спектакль требует физического контакта со зрителем, необходимо ли это указывать на этапе покупки билетов. Если нет, то в каких случаях необязательно?
Лисовский: Если со зрителем может произойти любое событие, которое теоретически может ему не понравится, то нужно предупреждать.
Христолюбский: Я не уверен, что в каждой билетной кассе сидит человек, который сможет рассказать, где зрителя трогают, а где нет. Но зритель должен знать об этом, а значит эта задача ложится на SMM, рекламу, сайты и т. д.
Елютин: Хорошо про это сказал Марк Захаров, что сейчас, когда спектакли выпускаешь, то даже не знаешь, чьи чувства ты можешь оскорбить. Поэтому, конечно же, чтобы подстелить соломку, ты можешь сказать, что «Да, я буду с вами взаимодействовать, будет такая-то среда. Предположим, указать, что поможет обувь и непромокаемая одежда на случай дождя. Либо мы вам выдадим дождевики». Но в целом, есть такие спектакли, где ты ничего не должен знать для того, чтобы получить максимальный эффект. Поэтому тебе просто говорят, что ты идешь на необычный спектакль, и у тебя нет ничего, что сломает тебе впечатление от спектакля. Поэтому я считаю, что предупреждать необязательно. Организатор может перестраховаться и сделать это, но, я считаю, что лучше этого не делать.
Баталов: У нас зрители даже наоборот просили, чтобы их больше трогали, больше водили, чтобы это жестче все было. Значит есть какой-то запрос на контакт. И я думаю, что обязательно нужно указывать, что будет физический контакт. И при покупке билетов обязательно. Потому что люди все разные, и это должны быть обязательно в инструкции к спектаклю. У всех разные фобии, страхи и не все готовы к тому, что с ними будет. Поэтому к спектаклю обязательно должна прилагаться инструкция. И к билету. И до этого можно всегда позвонить менеджеру и поговорить об этом. Это важный момент.
Мун: Текст предупреждения всегда можно перефразировать – предупредить, не предупреждая. Тут я бы опиралась на этическое чутье. Мне немного трудно предположить, когда это необязательно. В проектах с моим участием физического контакта нет. Но если представить спектакль с физическим контактом, который необязательно анонсировать, то у зрителя должна быть возможность избежать этого контакта. Например, сыворотку правды, если это нужно по действию, глотают только добровольцы, и в комнату с пауками заходить можно, но необязательно.
В случае установления физического контакта со зрителем без предупреждения, готова ли команда спектакля к спонтанной агрессивной реакции от зрителя в ответ?
Христолюбский: Если команда профессиональная, то зритель будет предупреждён, а значит не возникнет даже ситуации в которой зритель захочет проявить агрессию. Если спектакль делают ******* («не очень умные люди» — прим. редакции), то и к агрессии они готовы не будут.
Елютин: Это нужно отдельно спрашивать каждую команду, но мы (команда Импресарио — прим. редакции) готовы всегда, конечно же. Мы проговариваем эти сценарии. Бывают разные ситуации, и агрессивные, и, конечно же, мы к этому готовы. Как говорится, волков бояться — в лес не ходить. Ты понимаешь, что может быть все, что угодно.
Баталов: Про физический контакт со зрителем мы обязательно говорим. Мы не говорим, какой конкретно, но зрители знают, что с ними будет происходить какой-то контакт. Мы предупреждаем про темноту, мы говорим, что, если у человека клаустрофобия, ему надо 100 раз подумать, пойдет ли он на это или не пойдет. В случае спонтанной агрессивной реакции зрителя, команда к этому готова. Мы проводили какое-то количество обязательных тренингов, когда Александр Андрияшкин с ними работал. Взаимодействие со зрителем — тоже не просто вот так взяли и схватили. В процессе тренингов проводилась определенная работа, чтобы первые касания были такими дистанционными, чтобы взаимодействие происходило по нарастающей, сразу тебя не хватают и не тащат. Поскольку вообще в России это еще не очень развитый вид театра, его не так много, мы с этим были в каком-то смысле осторожны. И актеры тоже к этому готовы. Когда мы проводили тестовые спектакли, мы создавали разные ситуации с нашими приглашенными, «своими» зрителями, чтобы актеры тоже это отрабатывали подобное. У нас были разные ситуации на спектакле. И в целом, все всегда были готовы к разным проявлениям. И есть еще определенные люди, которые идут сразу общаться с недовольным зрителями, которые выводят людей, есть даже целый механизм вывода человека из спектакля.
Лисовский: Команда иммерсивного спектакля (вообще любого спектакля) должна быть готова к любому развитию событий вплоть до ядерной войны.
Мун: Команда иммерсивного спектакля должна быть готова к непредсказуемой реакции публики в принципе. Четкой границы между зрителем и действием спектакля нет. А к агрессивной реакции в случае физического контакта тем более готовность не помешает. Однажды спектакль начался с того, что к темному закутку, где собрались зрители, подъехала машина, из нее выскочили четверо спецназовцев и стали зрителей строить в связи с зомби-апокалипсисом, орали, размахивали автоматами. И один актер легонько взял мою подругу за шарф на шее и получил спонтанную агрессивную реакцию в ответ. Но если бы он не взаимодействовал так близко с публикой, было бы не так круто, достоверно и иммерсивно. Авторы спектакля специально могут провоцировать агрессию. Правда, я такое видела только в учебной режиссерской работе. Иногда зрители сами стремятся к физическому контакту – настолько они погружаются. Если мимо зрителя пробежит белый кролик с часами в жилетном кармане в иммерсивном спектакле «Алиса в стране чудес», некоторые захотят его поймать. Бывает всякое.
В случае, когда зритель отказывается от предложенной ему формы взаимодействия со спектаклем, в какой ситуации он имеет право на возврат средств за билет (например, если был предупреждён заранее — не может, если не был — может)?
Мун: Я не берусь утверждать, готова к дискуссии, но считаю, что если вы заявляете (самим спектаклем), что действуете в поле неконвенционального театра, вы должны зрителю вернуть деньги, если он отказался от этой предложенной формы.
Лисовский: Если предупреждали, то никто никому ничего не должен. Если не предупредили, зритель вправе требовать бабки в любой момент.
Баталов: Мы не возвращаем деньги зрителям, у нас это указано в билете, в инструкции. Если человек подробно не изучал инструкцию, то в общем-то это в данном случае его проблема. Потому что инструкция очень подробная и там указано все, вплоть до того, в какой обуви приходить, что не брать с собой и вообще все, что с ним будет происходить. Это очень большая инструкция, со многим количеством пунктов, которая проверялась в том числе и юристами.
Христолюбский: Зритель имеет право требовать возврат в том случае, если не был осведомлён.
Елютин: До спектакля. Только до спектакля. Зритель, конечно, может отказаться от взаимодействия и участия в спектакле, но он должен понимать изначально, что он шел на иммерсив. Это, как если бы ты сел в самолет, он начал взлетать, а ты бы сказал: «Куда вы взлетаете?!». Ну то есть, мы в самолете, и вдруг вот это вот все — трясет, шумно, птицы в окне. По закону ты можешь забрать свои деньги до начала спектакля, а не во время. В ресторане ты можешь начать есть спагетти, и если они тебе не понравилось – извините, но ты должен за них заплатить. Ты, может, больше не придешь в этот ресторан, скажешь, что это был гадкий ресторан, но обязан заплатить
Что недопустимо в иммерсивных и партиципаторных проектах?
Лисовский: Недопустимо играть со зрителем в те игры в которые он играть не соглашался.
Мун: На стадии придумывания допустимо все. А потом ты должен быть очень чутким к этическим и эстетическим аспектам. Лично для меня недопустимо участие в качестве перформеров детей и животных. Это мой личный пунктик. Проект Лисовского «Что ответили птицы Франциску Ассизскому?» в этом смысле отличный, кстати, потому что он другой. Я бы также поостереглась ставить зрителя перед моральным выбором, даже в игровой форме, провоцировать его на агрессию.
Баталов: Мне кажется, глобально не допустимо то, чего бы ты не хотел, чтобы делали с тобой. Вот так. А остальное все допустимо.
Елютин: Только то, что запрещает законодательство. Все остальное допустимо. Все возможно: унижения, тебе могут на голову, я не знаю, посадить жабу. Ты можешь есть, я не знаю, какой-нибудь невкусный суп. Все что угодно. Это задумка режиссера и ты понимаешь, куда ты идешь, во что ты ввязался, это все возможно. Есть такой спектакль, в Лондоне, где у тебя вообще все отбирают — телефон, документы. Тебя водят там, скручивают, через какие-то жернова тебя прокручивают, что-то там тебе дают пробовать пить, ты куда-то дуешь. Ты делаешь максимально странные и непривычные для себя вещи. Мне предлагали этот проект привезти в Россию, я сказал, что нет, это too much для нашей публики, которая в принципе очень консервативна. Тем не менее, это не перебор. И люди это знают, они читают и подписывают бумагу, в которой говорится, что там все что угодно может происходить. Есть такие люди, которые хотят подобного опыта. Они хотят. Люди платят деньги, чтобы посидеть в камере в выходные. То есть за то, чтобы два дня посидеть в тюрьме, поесть баланды и пообщаться с сокамерниками. Люди и за это платят деньги, поэтому я считаю, что это все опыты — они должны быть разными, и, если ты понимаешь это, то ты на это согласен. При этом никто не может тебя заставлять что-то делать. Если ты не хочешь — не делай и всё.
Христолюбский: Я надеюсь, что физическое и психологическое насилие мы не допускаем априори. В остальном допустимо все, если стороны договорились.
