Спектакль с участием французского актера Дени Лавана стал финальным аккордом фестиваля моноспектаклей Solo. Десять дней зрители приходили в Театральный центр «На Страстном» чтобы почувствовать чужую боль, отчаянье, любовь, а в самый последний вечер их ждало — счастье. 

Рассказ «Улыбка у подножия лестницы» не из тех, произведений, что первыми всплывают в памяти когда речь заходит о творчестве Генри Миллера. Даже у поклонников он взывает в первую очередь удивление — настолько выбивается из привычной стилистики писателя. Эту историю Миллер сочинил по заказу французского художника Фернана Леже, как текстовое сопровождение для серии его работ на тему цирка. Но странная притча о клоуне Огюсте зажила своей самостоятельной жизнью. «Cтранная» потому что при всей иносказательности жанра, притча прямолинейна, у нее нет вторых этажей и чердаков с секретами, в то время как у Миллера действие разворачивается в двух плоскостях — а бытовом уровне и в видении, изменившим жизнь главное героя. Желание приносить людям радость вместо бессмысленного смеха приводит клоуна Огюста к эмоциональному истощению. В этом пограничном состоянии ему снится сон о том, как он поднимается по лестнице к Луне. Наверху его ждет чистилище, Огюст уже почти там, когда ступеньки проваливаются под ногами. Падение переживается им как перерождение, второй шанс. 

Спектакль длится чуть больше часа, но решающими становятся первые десять минут. Пересказывая сон Огюста, Дени Лаван раскрывает природу той силы, что разрушает клоуна. Для описания чуда, которое он понял и выстрадал, Огюсту даны бедные человеческие уловки. Лаван демонстрирует их: красная капелька на носу, гримасы и ужимки. Ему не хватает этого скудного запаса для того, чтобы высвободить богатство, таящееся внутри. Заточенное чудо медленно, но верно, убивает Огюста. 

Сюрреалистическая часть рассказа, описывающая не то божественное прозрение, не то галлюцинационный бред, настолько самодостаточна, что дальнейшая история не требует большей выразительности. Режиссёр спектакля, Бенедикта Некай, раскрывает ее простыми, аскетичными методами, фиксируя наше внимание всего на трех визуальных образах. Первый – лестница с обломанными перекладинами, второй – Луна и третий – белый стул. Детский стул на котором в свете софита сидит Огюст не предназначен для взрослого, но только он впору герою Дени Лавана. Огюст по-детски уязвим. У него нет крепкого панциря, необходимого взрослому. Только такой панцирь мог бы защитить человека, одолеваемого одновременно высокой и эгоистичной страстью к сцене. Вместо этого у Огюста перья, невнятные заплатки на спине, но  словно не прорезавшиеся крылья. Будь они белоснежно-английскими это бы упростило образ. Огюст не подходит на роль святого, слишком много в нем обаяния жизни, привнесённой личностью Лавана. Возможно поэтому не состоявшиеся крылья у него темные, вороненные. 

Точно так же, как сон клоуна становится ключевым действием спектакля, актер — его главное событие. Только после встречи с Дени Лаваном у Бенедикты Некай возникла идея постановки. Огюст — великий клоун, нам рассказывают об этом, а Дени Лаван обладает характерным голосом и музыкальным талантом. Сведя это вместе, режиссер увлекает нас в воображаемый цирк не репризами, а музыкой. Огюст не кувыркается на сцене, смеша публику, но в его руках то и дело возникают музыкальные инструменты: флейта, труба, гармошка, даже морская раковина. Дени Лаван ведёт зрителей к финалу, как Гамельнский крысолов, подцепив внимание на крючок слуха. 

Драматургом сценической версии спектакля выступил французский актер и режиссер Иван Моран. Как и Некай он увидел в Дени Лаване грустного клоуна, но не только его. Моран принял решение не вычеркивать остальных персонажей — и в первую очередь директора бродячего цирка, с которым Огюст говорит в финале. Героев разделяет один шаг, но величиной с океан из мимики и пластики. Клоун уходит из цирка потому, что хочет быть собой. Огюст хочет счастья. Это обыкновенное желание отражается в директоре эхом непонимания. Счастье для него — далекое и забытое понятие. У человека в зале появляется шанс посмотреть на «счастье» с двух сторон – с закрытой позиции взрослого и с открытой позиции ребенка. Для первого оно утрачено, для второго еще возможно.