Ян Фабр: «Я диктатор, который позволяет демократии существовать»

InnerVIEW — первая масштабная попытка взглянуть на современное искусство изнутри. В формате интервью-бесед ведущие театральные режиссеры, продюсеры, композиторы, менеджеры, кураторы, исполнители, музыканты, художники, драматурги и писатели делятся с шеф-редактором «Вашего Досуга» Inner Emigrant своими взглядами на профессию и размышлениями о происходящих тенденциях. Гостями уже были Максим Диденко, Кристоф Рок, Всеволод Лисовский, Ильдар Абдразаков, Томас Остермайер, Максим Виторган, Анатолий Васильев, Патрик де Бана, Владислав Наставшев, Виталий Полонский и Антониос Кутрупис, Жан-Даниэль Лорье, Мартин Жак, Филипп Григорьян, Марк Галеотти, FC Bergman, Стефан Брауншвейг, Шейла Мецнер, Анатолий Белый, Фредерик Бегбедер, Борис Юхананов, Том Оделл, Иво Димчев, Хайнер Геббельс, Алиса Хазанова, Светлана Захарова и Макс Эмануэль Ценчич.

Двадцать седьмым героем стал всемирно известный художник и режиссер. Он — единственный, чья работа при жизни размещена в Лувре. Его спектакль «Гора Олимп», который длился 24 часа без антракта, произвел революцию в современном театре. В декабре, в БДТ им. Г. А. Товстоногова, прошел его первый именной фестиваль в России. Результатом стала постановка спектакля «Ночной писатель», который автоматически стал первой репертуарной работой режиссера в нашей стране.

Ян Фабр (ЯФ) рассказывает в интервью Inner Emigrant (IE) о женщинах, театре, исполнителях, смерти, а также размышляет об этике и провокации.

• 1. О ФЕСТИВАЛЕ В БДТ И ПЕРВОЙ ПРЕМЬЕРЕ В РОССИИ
• 2. О «НОЧНЫХ ДНЕВНИКАХ»
• 3. О ЖЕНЩИНАХ И МУЖЧИНАХ
• 4. О РУССКОМ ЯЗЫКЕ
• 5. О СМЕРТИ
• 6. О ЖУКАХ В КРЕМЛЕ
• 7. О БОГЕ И СВЯЩЕННИКАХ
• 8. О ДЕТСТВЕ
• 9. ОБ ЭТИКЕ И ПРОВОКАЦИИ
• 10. О ТЕАТРЕ И РАБОТЕ С ИСПОЛНИТЕЛЯМИ
• 11. О СИТУАЦИИ В БЕЛЬГИИ
• 12. О СПЕКТАКЛЯХ НА ВИДЕО
• 13. ФИНАЛЬНЫЙ ВОПРОС

IE Ян, мой первый вопрос довольно банальный. В БДТ проходит ваш большой фестиваль. Как возникла его идея?

ЯФ Идея возникла во время биеннале в Венеции и принадлежит Андрею Могучему. Дело в том, что у меня в Венеции была выставка огромной золотой девятиметровой скульптуры. Очень многие русские приходили посмотреть, и, в частности, Дмитрий Озерков, куратор отдела современного искусства Эрмитажа, и Михаил Пиотровский. Они пригласили меня на ужин. Этот ужин проходил в красивом дворце, был роскошный стол, я сидел рядом с Михаилом Пиотровским, а напротив меня сидел Андрей Могучий, с которым мы разговорились. Он предложил мне: «А давайте вы приедете, покажете свои театральные проекты, давайте это сделаем в БДТ». Вот так возникла эта идея. Моя первая реакция была: «Нет, ну что вы, нет». А потом я подумал, и вспомнил, что незадолго до этого разговора, в Италии, вышел спектакль «Ночной писатель» и стал самым успешным произведением театрального искусства Италии на сегодняшний день. Итальянский актер был признан лучшим актером именно за роль в этом спектакле, в итальянской версии. И я подумал: «Если можно в Италии, почему не сделать в России русскую версию?». Мы стали разговаривать, обсудили детали, и, в итоге, я согласился. Так и родился этот фестиваль. 

IE Итальянскую версию привозили в Москву, на фестиваль SOLO, месяц назад.

ЯФ Вот эта работа как раз номинирована как «Лучшая театральная постановка Италии», а актер, как «Лучший театральный актер» Италии.

IE А как вам работалось с русскими актерами? Есть ли какая-то специфика? Как происходило взаимодействие? Сколько длились репетиции?

ЯФ Двое актеров из БДТ, которые будут по очереди играть «Ночные дневники» в России, приезжали на неделю в Антверпен и работали в моей лаборатории, у меня в театре «Трубляйн». Мы начали с того, что разбирали текст, слово за словом, сравнивали переводы. Я пытался рассказать им, что стоит за каждым из слов. После того, как мы разобрали слова, мы разбирали предложения. Предложение за предложением. И мы работали над интонацией, работали над самыми мельчайшими деталями. Мне показалось, что мы очень хорошо сотрудничали, очень плодотворно. Молодые люди, Александр Молочников и Андрей Феськов, — открытые, хорошие ребята, которые внимательно меня слушали, и, мне кажется, что получилось хорошо. Еще я специально репетировал с каждым из них по отдельности, чтобы каждый мог привнести свою собственную интерпретацию, свою личность, свой особый вклад в постановку, и раскрасить ее особым образом. 

IE Вы сказали, что начали вести «Ночные дневники» в том числе из-за того, что спите по 2-3 часа в день. Продолжаете ли вы так же мало спать? И с чем это связано? Хотите больше успевать?

ЯФ Дело в том, что это генетическое расстройство. Моя мама тоже не могла спать, и спала всего пару часов. Я унаследовал это от нее. Когда мне было 20-30 лет, я паниковал по этому поводу. Я не знал, что со мной происходит. Я принимал снотворные и разные транквилизаторы. У меня были панические атаки из-за того, что все спят, а я нет. Потом, в 80-е годы, я научился разным дыхательным техникам, чтобы снимать состояние стресса. А последние 20 лет научился с этим жить. Я стал получать удовольствие от бессонных ночей. Теперь это мои друзья. Я провожу много времени один в гостиничном номере, потому что много езжу по работе. В это время я пишу, рисую. Например, я на листе бумаге делаю какой-то эскиз, тут же возникают слова, я их записываю, потом они переходят в рисунок и так далее. Для меня это время, когда я могу наслаждаться жизнью. Когда я могу думать, работать. Я понял, что эти длинные ночи – мои друзья, и никаких проблем больше нет.

IE Правильно ли я понимаю, что вы продолжаете вести «Ночные дневники» до сих пор? 

ЯФ Да, это так. Во Франции, в Сербии и в Италии выходит четвертая часть моих «Ночных дневников».

«Я одинокая тень ​
В таинственном саду»
Антверпен, 14 февраля 1978 | Ян Фабр, «Ночные дневники»

IE В «Ночных дневниках» есть фраза, что «женщины имеют доступ за пределы границ», и что «женщины знают, что мы, мужчины – женщины». Что именно у мужчин от женщин? И есть ли что-то у женщин от мужчин?

ЯФ Мне кажется (и это, безусловно, мое мужское впечатление), что женщины более разумны и более чувственны. Еще мой опыт, как художника, как человека, который находится в мире искусства, заключается в том, что женщины сильнее. В том смысле, что, когда вам плохо, женщины имеют силу оставаться рядом с вами и поддерживать вас, именно когда вам плохо. А мужчина зачастую отойдет к тому, у кого дела идут хорошо. Конечно, как гетеросексуальный мужчина, я всегда воспринимаю женщин как что-то иное, другое, загадочное, непонятное, очень интересное. Мне кажется, что в каждом мужчине есть что-то и от женщины. Ну и очень странно, но я сейчас понимаю, что моими художественными проектами руководит женщина, моими театральными проектами руководит женщина, то есть все директора в моих организациях – это женщины. Я привык к тому, что у меня руководители – женщины, это довольно интересно. И, например, у Пины Бауш в театре женщина – это всегда жертва. У меня никогда такого не было, в моем театре: женщина и мужчина абсолютно равны, и они наблюдают за красотой.

«У женщин абсолютная привилегия в недозволенном.
Женщины имеют доступ за пределы границ.
Женщины знают, что мы, мужчины — женщины»
Антверпен, 10 марта 1978 | Ян Фабр, «Ночные дневники»

IE Вы часто отказываетесь от перевода своих текстов на английский и говорите, что язык сопротивляется. Почему вы согласили на перевод на русский? Как вы воспринимаете русский язык? Какой он для вас?

ЯФ Дело в том, что в начале я сопротивлялся, а потом стал все чаще давать разрешения на перевод моих текстов на другие языки. Итальянский, французский, польский, где только не ставили уже спектакли по моим текстам. Конечно, когда я репетирую с артистами, я понимаю, что какие-то тонкие моменты и нюансы перевод все-таки не передает, или тонкие нюансы могут быть переданы не очень правильно. Тем не менее, я все больше и больше замечаю, что другие языки в то же время привносят что-то свое. Какое-то свое богатство, которого возможно не было в оригинальном тексте, но оно совершенно уникально для этого языка. Русский язык в этом смысле совсем не исключение, а наоборот. Я воспринимаю русский язык, как может быть даже более богатый язык, чем фламандский вариант нидерландского. Потому что я смотрю в текст, сравниваю с оригиналом, и понимаю, что больше слов требуется, чтобы перевести фламандский текст на русский. Просто количественно. А с японским у меня еще более смешной опыт. Например, в японском языке нет слова «ирония», просто не существует такого понятия в культуре. Поэтому для того, чтобы передать одно слово, им требуется три предложения. Это, конечно, забавно. Это очень интересно, потому что многому учишься у других культур. 

IE Завтра в БДТ пройдет первый показ вашего спектакля «Preparatio mortis» («Приготовление к смерти»). Собственно, во всем вашем творчестве большую роль играют смерть и умирание. Я недавно, в 30 лет, пережил жуткий страх смерти. В каких отношениях со смертью вы? Вы ее боялись или боитесь? Может быть, вы влюблены в смерть?

ЯФ В молодости я дважды лежал в коме. Один раз 9 дней, после уличной драки. А второй раз — мы с друзьями переплывали канал в Антверпене, а лодочникам и рыбакам это не нравилось. И однажды лодочник ударил меня палкой с крюком, чтобы я не подплывал к лодке. Я потерял сознание, и меня стало затягивать к винту. Друг успел меня вытащить, и после этого я 12 дней лежал в коме. С тех пор у меня ощущение, что я живу в каком-то арендованном времени. Что мне дали эти дни, эти годы жизни, которые были у меня после, — они как бы мне даны для чего-то, чтобы я что-то сделал. Я все время их воспринимаю как дополнительные годы своей жизни. С тех пор эта тема меня очень волнует. Я во всех жанрах, в которых работаю (и в изобразительном искусстве, и в театре, и в писательстве) воспринимаю смерть очень серьезно. Для меня каждое движение и каждый вздох, который делают мои актеры, ценны. Мне важно, чтобы они делали его, как будто впервые, как будто это происходит здесь и сейчас, и больше нигде. Все мое творчество пронизано очень сильным таким переживанием. Для меня крайне важно ощущение того, что мы впервые это делаем. С тех пор, после того, как у меня появился опыт комы, я стал лучше понимать классическое фламандское искусство, фламандскую живопись. Например, жанр Vanitas (изображение черепов, идея memento mori) — я понимал его уже даже не головой, я понимал его физически. Вообще переплетение жизни и смерти, и понимание того, что смерть – она здесь, она рядом, и вся наша жизнь пронизана ощущением приближающейся смерти – это тема фламандского искусства. Я физически это ощущаю очень хорошо. И даже в моих скульптурах очень часто есть жуки-скарабеи. Скарабеев часто изображали рядом с черепами. Жук-скарабей – это мост между жизнью и смертью. Для меня этот мотив очень важен, я постоянно возвращаюсь к этой идее. 

«Я рисую все мои фантазии.
Моя ночь — пространство без запретов»
Антверпен, 13 февраля 1978 | Ян Фабр, «Ночные дневники»

IE В вашей известной работе вы украсили жуками-скарабеями потолок королевского дворца Бельгии. Это было расценено как политический жест. Можем ли мы надеется, что когда-нибудь потолки Кремля тоже будут украшены вашими скарабеями? 

ЯФ Я бы с удовольствием украсил Кремль жуками. В марте в Монпелье, во Франции, будет открыт еще один мой потолок. В том же стиле, в котором украшен потолок в королевском дворце в Бельгии. Мы работали над этим три года. И в Hôtel de Ville будет открыт этот потолок. Но меня ждет еще одно очень важное событие. Скоро, 21 декабря, буквально через несколько дней, в Неаполе, в Пьемонте, в Италии, в церкви, где висит знаменитая работа Караваджо, будет открыта выставка, для которой 7 самых богатых семей Италии заказали мне 4 скульптуры. Я их выполнил из кроваво-красного коралла. Это 4 работы, которые будут в постоянной экспозиции в этой церкви, рядом с Караваджо. Для меня это очень важное событие. 

IE Вы часто повторяете: «благодаря богу, я – атеист». Что вы имеете в виду? Что вы в этом вкладываете?

ЯФ Наверное, это связано с историей моей семьи. Моя мама была воспитана в католической вере и была очень верующим человеком. Она была из очень благополучной католической семьи. С удовольствием ходила в церковь, пока, благодаря анархии любви, не познакомилась с моим отцом, господином Фабром, который был бедным коммунистом. Их навсегда связала любовь. И уже после того, как мама и папа стали жить вместе, и родились мы, нам уже нельзя было ходить в церковь, потому что папа был коммунистом. Но, с другой стороны, мы ходили в церкви, потому что там были работы великих мастеров, например, Рубенса. Мы ходили на них смотреть. Так я и жил: в церковь можно ходить за искусством, но не за богом. Но мама, тем не менее, читала нам дома отрывки из Библии. И мы очень хорошо знали Библию. Благодаря маме я познакомился с Иисусом Христом, который проходит красной нитью через все мое творчество. Для меня это очень важная фигура, очень необыкновенный человек. То есть я должен сказать, что я верю в мистику высокого и духовного, но я не принимаю церковные догматы, догматы церкви. Наверное, в этом и заключается это противопоставление.

IE Вы как-то сказали, что ваш герой – это тот, «кто борется и сражается, но обречен на поражение». Можно ли сказать, что вы – фаталист? 

ЯФ Это, скорее всего, связано с тем, что мы все стараемся, стремимся к идеалу. Но этот идеал не достижим, потому что божественного и идеального, мы не достигнем никогда. Мы всего лишь люди. Поэтому мои герои – это всегда люди, это красивые люди, которые стремятся к красоте. Они смелые. Они в своих действиях хотят ее показать, они решаются. Они смелые хотя бы потому, что вообще встают на сцену. Что они берутся за это. Но поскольку мы всего лишь люди, нам все равно не достичь идеала. Это Сизифов труд, и это наш путь. Но, как и Сизифу, нам не удастся подняться на эту вершину, потому что мы не можем быть идеальным, мы всего лишь люди. Это напоминает греческую мифологию.

IE Также вы отмечали, что художники сегодня – это те же священники. До сих пор ли вы так думаете? В России, например, священники бывают довольно агрессивными, в том числе к художникам.

ЯФ Дело в том, что у меня недавно по этому поводу случилось совершенно замечательное событие. Я слепил себя из воска, с головой брата моего отца. Это была фигура, которая стоит с вытянутой рукой, а на руке у этого человека крест, и он как бы балансирует, пытается удержать этот крест. И когда священник и кардинал увидели эту скульптуру в Антверпене, они заказали мне копию. Они пришли ко мне и сказали: «Господин Фабр, не могли бы вы нам сделать копию этой скульптуры в бронзе. Мы хотим эту скульптуру поставить в Антверпенском соборе». Я был первым человеком после Рубенса, кого купили для постоянной экспозиции в Антверпенском соборе. Я их предупредил: «Кардиналы, вы должны иметь в виду, что я не практикующий католик». Тогда кардинал сказал мне очень интересную вещь: «Наша церковь открыта для всех. Для всех рас, для всех национальностей, для людей с разными убеждениями. Вот этот сюжет о руке, на которой балансирует крест, устоит он или не устоит, — это та мысль, которую порой испытывает любой католический священник, когда он входит в храм. Или любой другой священник. Мы все порой сомневаемся, есть ли бог, где он и когда он. Человеческая рука с крестом, который может в любую сторону отклониться, – это очень интересный символ». Им так показалось и я очень рад этому сюжету. Потому что и священник, и кардинал — они тоже всего лишь люди. И они очень человечны именно благодаря сомнению, которое присутствует в них самих, как в людях. И я, конечно, когда делал эту работу, много раз ходил в этот собор на службы священника и кардинала, слушал, как они проповедовали перед общиной. Это было потрясающе. Что они говорили, как они говорили, — это был своего рода театр. Своего рода невероятное публичное выступление, пронизанное общечеловеческими ценностями, желанием изменить людей, дать им путь, осветить дорогу. Показать, что все вещи можно видеть с другой стороны. Я то же самое пытаюсь делать своим искусством, показываю, как можно смотреть на мир, пытаюсь изменить, немного скорректировать чужой взгляд. И в этом смысле для меня священники – это путеводные звезды, как и многие художники. И мне кажется, что художник – это человек, который постоянно защищает ранимую красоту, потому что это самое ранимое, что есть. Художник постоянно пытается оградить ее от угрозы. Есть поэт Люсеберт, который говорил, что красота невосполнима. Если она уйдет, с ней ничего не сделаешь. В этом смысле священник делает тоже самое. Он защищает ранимое, защищает нежное, защищает то, что нуждается в защите.

«Новая революция
произойдет,
не во внешнем мире,
а в нашей собственной плоти»
Антверпен, 12 марта 1978 | Ян Фабр, «Ночные дневники»

IE Вы писали, что хотите сохранить мышление ребенка. Чем отличается мышление ребенка от мышления взрослого? Как вы сохраняете его в себе? 

ЯФ Наверное, принятием того, что, когда я думаю — я смешной,  а когда я чувствую — я трагичный. Понимание этого сохраняет во мне ребенка. 

IE Чем молодой Фабр отличается от Фабра сейчас? Отличается ли вообще?

ЯФ Я надеюсь, что разница все-таки есть. Когда перечитываю свои дневники, которые я писал, когда был молодым, мне иногда хочется молодому Яну Фабру дать подзатыльник. Потому что он был очень упрямым, надменным и высокомерным. Но, с другой стороны, тогда еще, будучи молодым, я написал, что обречен быть гением. Может быть, кто знает, если бы я не был тогда таким упрямым, таким страстным и энергичным, таким гормональным молодым художником, я не стал бы сейчас тем, кем стал. И поэтому, сейчас, я намного больше люблю жизнь. Я очень люблю жизнь. Я очень люблю людей вокруг себя. И я надеюсь, что, благодаря этому, с возрастом, я стал более умным, тонким и сочувствующим другим людям человеком. Сейчас я все больше понимаю: для того, чтобы быть молодым художником, нужна целая жизнь.

«Я хочу на всю жизнь сохранить мышление ребенка,
чтобы всегда восхищаться красотой, чтобы она вела меня»
Брюгге, 11 мая 1978 | Ян Фабр, «Ночные дневники»

IE Часто ваши работы находятся на пересечении этики и эстетики. И часто, вы попадаете в болевые точки и оказываетесь в центре скандалов. Вы закладываете энергию эпатажа и провокации в свои работы или это просто меткое попадание?

ЯФ Для меня создавать красоту – это находиться где-то между этикой и эстетикой. Потому что, если красота будет только эстетикой, это будет просто косметика, а не красота. Я создаю произведения искусства потому, что я не могу иначе. Я просто по-человечески не могу иначе существовать. Для меня всякий раз удивительно, что публика так реагирует. Наверное, так и должно и быть, ведь мы все разные. И тем не менее, каждый раз я не знаю, что будет в итоге. Часто звучит слово провокация, в негативном и отрицательном смысле. Но я-то считаю, что провокация – это на самом деле способ для того, чтобы душа могла развиваться. Это хорошо, а не плохо, это не отрицательное. 

«Художник — словно шахтер.
Он копает все глубже, добираясь до новых артерий.
Каждая из артерий снова ведет к новой артерии»
Антверпен, 3 марта 1978 | Ян Фабр, «Ночные дневники»

IE Изначально вы – художник. В какой момент вы поняли, что хотите быть театральным режиссером?

ЯФ Будучи молодым художником, я был очень беден. В тот момент я очень много писал. И подумал, что если пойти в театр и работать художником по костюмам и сценическим художником, то, наверное, смогу заработать сколько-то денег. Я пошел в театр и все, что я там увидел, мне показалось не очень хорошим. Я подумал, что я могу лучше, чем люди, на которых я работаю. Ко всему прочему, тогда я выступал как перформер. Делал одиночные перфомансы в Америке, во Франции и других странах. А в театре, в 1980 году, когда я впервые сделал театральную постановку, я сделал ее потому, что был влюблен в одну из актрис. И когда передо мной стояли молодые актеры, я понял, что это люди моего поколения, с которыми я могу поделиться своим творчеством, разделить свое творчество. Потому что художник в основном творит один, он обречен на одиночество. Он что-то делает в своей мастерской, и никто его не видит. А театральное искусство, театр, подразумевает совместное творчество с единомышленниками. Вот это пришлось мне очень по душе в то время. Я тогда влюбился в театр, влюбился в актеров, влюбился в танцовщиков, я влюбился в их мастерство. Я просто влюбился в театр. Потому что мой театр ничего бы не стоил, если бы не профессионалы, актеры и танцовщики, которые работают вместе со мной. Они – нерв моего театра. Они придают эротический блеск моим театральным постановкам. 

IE Правильно ли я понимаю, что вы – не тоталитарный режиссер? С исполнителями вы работаете не как художник с материалом? 

ЯФ Нет-нет, в театре я просвещенный диктатор. Я абсолютный диктатор, который, тем не менее, позволяет демократии существовать. На самом деле, когда я начинаю какую-то постановку, я прихожу очень хорошо подготовленным. У меня тысячи эскизов, рисунки, тексты, макеты. Я все это уже проработал. Однако, когда я вхожу в зал, я делаю вид, что как будто ничего не знаю. Мои актеры вводят меня в этот мир так, как они это чувствуют. На самом деле, в моем театре «Трубляйн» работают совершенно потрясающие актеры и танцовщики. Они меня вдохновляют, я создаю и пишу театр под них. Мне интересно посмотреть, как они это делают. Но, конечно, можно сказать, что я просвещенный диктатор, потому что с какими-то находками я соглашаюсь, а какие-то отбрасываю. Должен быть кто-то, кто будет отвечать за продукт на выходе, и кто будет принимать решения. В этом смысле я диктатор. Но я верю в любовь, в то все, что мы делаем вместе, пронизано любовью, и, благодаря этому, у нас возникает очень тонкий и глубокий контакт друг с другом — благодаря концентрации, благодаря взаимопроникновению. 

«Я нахожусь в ядре солнца.
Я выгораю изнутри.
Я что-то создаю»
Антверпен, 17 апреля 1978 | Ян Фабр, «Ночные дневники»

IE Бельгийское правительство, как известно, сократило затраты на культуру до 60%. Многие бельгийские деятели театра даже аватарки себе в фейсбуке сокращали на 60%, чтобы визуально показать, насколько значительно такое уменьшение. Ваш театр «Трубляйн» коснулись такие перемены?

ЯФ Мое изобразительное искусство это не затронуло, а, что касается театра, я должен сказать, что есть фламандский театр, а есть Ян Фабр. Просто те люди, которые сейчас жалуются на сокращения, именно они шли и голосовали за правых политиков, которые сейчас пришли к власти и сократили финансировании. Я не хочу участвовать в этой лицемерной системе.

IE В Петербурге у большинства горожан нет возможности летать по всему миру на ваши спектакли. Но они сделали интересное — решили посмотреть «Гору Олимп» в записи, но делали это не дома, с перерывами, а для полного погружения создали все условия — собрались в кинотеатре и сутки, все 24 часа, ее транслировали. Как вы относитесь к видеозаписям своих работ? Это просто архив для потомков? Или у этого может быть своя эстетическая функция?

ЯФ Нет, конечно, все видео не передают настоящего театра. Я считаю, что у театра должен быть запах, что театр должен вонять. А это не передаст никакое видео. 

«Люди никогда не перестанут мастурбировать и меняться»
Антверпен, 13 марта 1978 | Ян Фабр, «Ночные дневники»

IE У Льва Толстого была богатая библиотека, но, когда перед смертью он уходил из своего имения в Ясной Поляне, он взял с собой всего одну книгу – «Братья Карамазовы» Достоевского. Что бы взял на его месте Ян Фабр?

ЯФ Две вещи: оперу «Тристан и Изольда» Рихарда Вагнера и биографию Луиса Бунюэля. 

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: