Режиссер готовил шутку, пародию, капустник, а получилось нечто большее. Оперетта по чеховской драме выглядит демаршем против засилья чеховских пьес на российской сцене: ежегодно в одной Москве не обходится без полудюжины премьер по замученному классику. Эпидемию нытья и потоки слез здесь лечат здоровым кафешантаном, где вместо чайки убивают комара на лбу, хилого неврастеника Треплева заменяет двухметровый здоровяк (Олег Долин), а из вечно заплаканной Нины Заречной вызревает сексуальная, чувственная, отважная красавица с явным талантом к прожиганию жизни (в бодрой, свежей, заводной Анжелике Волч-ковой нетрудно увидеть главное актерское открытие премьеры).
«Переменить пол» «Чайки» нелегко. Главное, что оставалось решить либреттисту Вадиму Жуку и композитору-репатрианту Александру Журбину, – это что делать с чеховским финалом, чем ответить на вечный вопрос «Отчего стрелялся Константин?». Оперетта закончилась мудро – в духе теории бесконфликтности, процветавшей в советских пьесах: Треплев не стреляется, а откупоривает бутылку шампанского. А хор между тем запевает эпитафию, за мудрость которой можно отдать полжизни: «Будем любить человека и будем жалеть. Мы подождем, мы надеяться будем на чудо».
Житейская правда побеждена атакой милосердия. Досада слышится в этом отчаянном гимне силе жизни, внушающем нам всем, измученным и подавленным, как чеховские герои, что все не так уж плохо. Что нельзя оставаться вечно несчастным на расчудесной, прекрасной земле, где звучит жирная опереточная музыка и на сцену выходят исключительно талантливые и красивые актеры. «Ах, театр, ах, театр, ты над нами триумфатор, ты над нами властелин…» – третья райхельгаузовская «Чайка» стала одой во славу искусства сцены, где так легко сделать из воды слезы, а из слез воду, где в порядке вещей поменять жанр спектакля без ущерба для его смысла.
50% успеха – у петербуржца Вадима Жука, легендарного автора местных капустников, автора бессмертного хита «А что артист несет домой?». Жук из скупых чеховских фраз, как из камня, выжимает чистый сок впечатляющей поэзии. Поэту не пришлось вставлять искривленные строки в готовый музыкальный размер, ломая ударения и заставляя певцов комкать два слога в одной ноте, как это делали почти все либреттисты российских мюзиклов последних лет. Каждое сло- во – «и в строку, и в жилу».
Жук сделал оперетту сложной, драматичной – на манер любого хорошего западного мюзикла, предложив лучшему певцу «Чайки» Владимиру Качану пропевать лиричнейшую ариеттку Тригорина о меланхолии и танцевать страстное танго «на облаке, похожем на рояль».
С завершением «Чайки» дуэт Вадима Жука и Александра Журбина не должен распасться – кому, как не этим ладно спевшимся затейникам, еще помнящим качество старого театра, делать сегодня национальные мюзиклы.
