Режиссер Лев Эренбург отправил персонажей знаменитой пьесы Горького в сюрреалистический мир трагикомедии, главной героине там места не нашлось.

Васса Железнова — Марина Голуб, Анна Оношенкова — Янина Колесниченко. Фото Валерии Комиссаровой

В новой премьере все, словно в старом анекдоте про мухи и котлеты. Не самая удачная постановка безусловно талантливого режиссера Льва Эренбурга — отдельно, а лучшая роль на театре выдающейся актрисы Марины Голуб — отдельно.

Сначала о первой. Художник Валерий Полуновский пустил сцену МХТ под откос. Пространство дома капитана Железнова плавно поднимается от авансцены к заднику-небу. В почти пустом пространстве разбросано несколько предметов интерьера, а колоннами служат черные пароходные трубы. Собственно, сценографическое решение подчеркивает две незамысловатые горьковские мысли: вся жизнь капиталистов подчинена интересам «дела» и скоро это сильно накрененное судно перевернется и пойдет ко дну. Несмотря на все разногласия по этому вопросу, ныне царящие в обществе, идея рушащегося мира взята за идиому и больше к этому вопросу режиссер на протяжении всего спектакля не возвращается.

Его куда больше интересуют отношения. Точнее, отношения человека с Богом, еще точнее — богооставленность. Это магистральная тема абсолютно всех постановок Льва Эренбурга и оставить ее в покое он никак не может. Об этом был и блестящий «В Мадрид! В Мадрид!», который он ставил когда-то со своими питерским студентами, и получившая «Золотую маску» и приглашения на европейские фестивали «Гроза».

Правда, понятным его посыл становится только во втором акте, когда в действие вплетается сцена баньки. По Эренбургу, кстати, врачу по первому образованию, все люди духовнобольные. Во время традиционной русской забавы, которая именуется у нас «попариться», из персонажей Горького вдруг вылезают тайные и явные душевные пороки. Все мужчины, предпринимая  разнообразные попытки промискуитета, постепенно превращаются в дебиловатых детей, а дамы в зацикленных истеричных мамашек.

Самая выразительная сцена: движимая инстинктом Рахиль укладывает отвергнутого Наташей Онегина в коляску Коли. По сюжету, все действия она совершает в надежде разведать местонахождения сына, но в момент укачивания на ее лице читается явное, почти садистское удовольствие от возможности проявить власть и заботу, причинить боль и утешить.

Прохор Борисович Храпов — Эдуард Чекмазов, Наталья — Юлия Шарикова. Фото Валерии Комиссаровой

Увы, добирается зритель до смысловой нагрузки довольно долго. В первом действии, которое, кажется, нужно в спектакле исключительно для того, чтобы ввести зрителей в курс горьковской фабулы, Эренбург ограничивается исключительно набором жуткеньих, иногда зашкаливающе физиологичных аттракционов. Вот в начале спектакля Пятеркин с ведром в руках обходит расставленные с вечера крысоловки, вытаскивает побитых грызунов, каждую крысу он высоко поднимает, заводит с ней светскую беседу, внимательно разглядывает и лишь после того бросает в предназначенную жестяную емкость.

Вот Онегин в белом дезабилье является в залу и начинает активно демонстрировать свою брезгливость. Он принюхивается и пытается бесконечно оттереть себя и окружающую действительность в надежде избавиться от запахов человеческой жизнедеятельности. Тут в комнате появляется горничная Лиза с ночными горшками, случайно сталкиваясь, выплескивает на него понятно какую жидкость. У нее же под юбкой Прохор Храпов вешает настоящий амбарный замок, а после того как обрюхаченная этим барином-эпилептиком девушка уж слишком задирает платье, видно, что исподнее все перемазано кровью.

Впрочем, все патологические гэги не способны придать первому действию внятности и так и остаются россыпью этюдов на тему. Один — лучше, другой — хуже. От некоторых подташнивает, а некоторые, напротив, милы и остроумны. Например, приезд Рахиль в футляре от виолончели. Но в общем, все довольно затянутое первое действие было бы по-настоящему невыносимо, если бы не присутствие на подмостках Марины Голуб. Она тут стоит особняком. Пока хорошая компания мхатовцев — Сергей Медведев, Эдуард Чекмазов, Леонид Тимцуник, Юлия Чебакова, Ксения Теплова , Ксения Лаврова-Глинка с явным удовольствием включаются в предложенную постановщиком игру в ущербность, Марина Голуб вместе со своей Вассой взбирается на высоты трагедии.

Сергей Железнов — Сергей Колесников, Васса Железнова — Марина Голуб. Фото Валерии Комиссаровой

К слову сказать, актриса давно засиделась в амплуа развеселой и острохарактерной. Хотя, конечно, неудивительно, что содержательность и богатство выразительных средств сейчас востребованы куда меньше, чем нещадная эксплуатация определенного типажа. Владелица пароходства здесь та самая «человеческая женщина». На эту емкую характеристику, выданную Вассе Железновой младшей дочерью Людмилой, из исполнительниц обычно никто внимания не обращал, а Марина Голуб именно в ней нашла зерно роли.

На ее персонаж невозможно повесить какой-либо ярлык. Железная бизнес-леди, болтливая тетка, смертельно уставшая от непосильного груза женщина, мать-волчица, убийца мужа, в конце концов. Все так, да так. Уговаривает она мужа, которого обвиняют в растлении малолетних, принять порошок, чтобы избавить дочерей от позора. Капитан Железнов сидит в ванной, а жена бреет его опасной бритвой. И ванна, и бритва, и даже тот факт, что в финале он отточенным годами движением ударяет жену о дно, а она привычно удерживает носовое кровотечение — производят куда меньшее впечатления, чем мелькающая в глазах надежда на любовь.

Или сцена последних препирательств с невесткой-революционеркой. По трактовке Эренбурга ее хватает инсульт. Физиологическое недомогание актриса изображает достоверно, но общая придавленность непосильным грузом забот делает образ объемным. Она будто не помещается в предложенную режиссером схему.

В финале ее тело почти растекается по креслу, а руки сомкнулись, удерживая косу дочери. Капитанское место у секретера с бумагами заняла революционерка Рашель, а все остальные осиротевшие домочадцы заметались по сцене, как оставленные щенки, и Людмила, аккомпанирующая общему горю, истошно кричит : «Я хочу побыть с тобой, мамочка...». Ведь из всех Вассиных детей она со своей любовью к цветочкам и обниманиям больше всех на мать похожа. И Марина Голуб, похоже, отлично это понимает, а Лев Эренбург даже и не догадывается.