Теперь кристально ясно, как Александру Калягину, руководителю театра своего имени, хочется догнать и перегнать популярный «Сатирикон». Хочется, чтобы известные режиссеры ставили на него моноспектакли, как это было с райкинским «Контрабасом». Чтобы в его театре работал модный чужестранец Роберт Стуруа.

Хочется играть стариков на грани жизни и смерти, как это было в сатириконовском «Тодеро». Чтобы в театре Et Cetera с шумным успехом шли абсурдистские пьесы, как это было с сатириконовским «Макбеттом». Но формула успеха у Райкина своя, честно заработанная, и срабатывает она, как волшебная палочка, только в руках законного хозяина.

К 10-летнему юбилею театра Александр Калягин не нашел ничего лучше, чем подготовить моноспектакль. В очередной раз доказав городу и миру, что его театр – театр одного актера.

В абсурдистской «Последней записи Крэппа» Калягин сыграл не человека, а Старость. Любой артистичный человек может показать, как это можно сделать: шаркать, шамкать губами, горбиться, бормотать, урчать, все подряд забывать, беспричинно сердиться и плакать без слез. И Калягин все это умеет делать, что и демонстрирует усердно. Его игра монотонна и скучна, актер словно бы исполняет затянувшийся этюд на тему сентиментальной немощи. «Последней записи Крэппа» не хватает ни высоких, ни низких частот. Но чаще недостает децибелов, выводящих пьесу к подлинной драме жизни перед лицом смерти.

Калягин играет Крэппа опущенным бомжем и все полтора часа изображает на сцене глубокую депрессию, ни в коей мере ее не проживая. И тут же сам умиляется старческой сентиментальностью своего героя. Гладит по панцирю и кормит живую черепаху, общается с магнитофоном, как с человеком, из ботинка выуживает трогательную сухую веточку, называет матушку свою «птицей-вдовушкой». Полтора часа скулящей, жалобной интонации, в которой предается забвению тот очевидный факт, что абсурдистам жалость противопоказана – как рукам хирурга мешает сострадание к чужой боли.

Почему бы этому спектаклю не состояться? Все ингредиенты успеха в наличии: прекрасный многоликий актер, чудный режиссер, легендарная пьеса, отличная сценография. Видимо, дело в месте действия. Стуруа поставил спектакль в театре без идеологии, который вечно бросает из стороны в сторону, как морской корабль со свинченным рулем: то в пошлость галинского «Конкурса», то в авангардную стихию «Дон Кихота», то в русофобию «Моей прекрасной леди», то в грубоватый юмор «Короля Убю». Зритель, успевший за час с небольшим истомиться, уходит домой обескураженным и подавленным.