Первое действие имеет своей целью показать нам, зажравшейся Москве, какие мы есть с точки зрения драматурга Василия Сигарева, на примере челнока, навязчиво плюющегося семечками, но с отлично поставленной учительской речью, и его невенчанной супруги, старательно выговаривающей: «А я грю, блин, нуифсё-о-о».
Театр как-то забывает о том, что уже давно отошли в небытие времена чернухи и в театре уже немодно показывать нам нас самих. Зачем нам все эти перестроечные откровения?! Автор по молодости лет не успел блеснуть с такой пьесой в году 88-м, ну зачем нам теперь расхлебывать сто тысяч раз уже говоренное, да еще в такой прямолинейной форме? Скорее всего дело в страшной культурной отсталости театра Марка Розовского. Режиссеру кажется, что сегодня кому-то до сих пор интересно ходить на спектакли о том, как интеллигенция представляет себе «лё мюжик рюсс».
В финале герои прячутся за плексигласовым экраном (пародируя эффект «за стеклом»). Актриса разбивает банку молока об экран с внутренней стороны. Молоко эффектно стекает по ровной поверхности, создавая своеобразный занавес. Но свидетельствую как очевидец – молоко прокисшее! Советую не садиться с левого края на первые четыре ряда! Плексигласовый экран на 50 сантиметров не доходит до края сцены. Видимо, не хватило плексигласа. Прокисшее молоко вытиралось с трудом... Актеры не могут выйти из-за экрана на поклон, поэтому цветы, предназначенные актерам, достались Марку Розовскому.
В зал, рассчитанный от силы на 30 мест, обычно продается около ста билетов. Но «из неизвестных источников» приходят еще люди, которых усаживают на скамеечку вдоль сцены и во всех проходах. Расстояние между рядами около 20 сантиметров – не для голенастых. Гардероб – комнатка приблизительно два квадратных метра, очередь в которую заставляет вспомнить традиции недавнего прошлого. Фойе отсутствует. Кондиционера тоже нет.
В спектакле играют хорошие, конечно, актеры, но, к сожалению, «не в то место пришли и не очень вовремя». Без особой необходимости советую на «Черное молоко» не ходить.
